В конце апреля 1890 года Чехов неожиданно для всех уезжает на Сахалин. Как выяснилось позже, он тщательно готовился к этой поездке. Изучал труды по географии, метеорологии, истории, этнографии, геологии, биологии, уголовному праву, тюрьмоведению.
Поездка на Сахалин была по тем временам самым настоящим путешествием, утомительным и далеко не безопасным. Великой Сибирской железной дороги еще не было. От Тюмени нужно было ехать в тарантасе четыре тысячи верст. Антон Павлович хорошо знал, что его ждут и дорожная грязь, и разливы могучих сибирских рек, и жестокая тряска, и множество других неприятностей, тяжелых и для вполне здорового человека. А у него к этому моменту уже обострилось кровохарканье, которое он скрывал от родных.
Намерение Антона Павловича всем казалось непонятным. Его спрашивали о причинах поездки, писали ему недоумённые письма. Чехов отшучивался, стремился представить поездку легкомысленной, просто желанием «встряхнуться», а когда уж очень приставали с расспросами, то он делал серьёзный вид: он хочет написать научный труд, диссертацию о Сахалине и тем самым хоть отчасти заплатить свой долг медицине – своей «законной жене», которой он изменил для литературы, – своей «любовницы».
Но мотивы лежали гораздо глубже. «Поездка – это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный, а для меня это необходимо, так как я... стал уже лениться. Надо себя дрессировать», – отвечает он Суворину на вопрос: зачем ехать на Сахалин, который никому не нужен и не интересен. И самое главное: Чехов не любил нытиков, хлюпиков, а слово «скука» означает для него тоску, связанную с отсутствием «общей цели». И он даёт гневную отповедь Суворину: «...Вы пишете, что Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен. Будто бы это верно?.. Не дальше, как 25–30 лет назад, наши же русские люди, исследуя Сахалин, совершали изумительные подвиги, за которые можно боготворить человека, а нам это не нужно, мы не знаем, что это за люди, и только сидим в четырёх стенах и жалуемся на то, что бог дурно создал человека. Сахалин – это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. Работавшие около него и на нем решали страшные, ответственные задачи...
...Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, размножали преступников и всё это сваливали на тюремных красноносых смотрителей... виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, это неинтересно".
И Антон Павлович как бы спохватывается: не звучит ли все это претенциозно, не получается ли что-то вроде декларации, провозвещающей великие результаты его поездки? И он возвращается к первоначальному скромно-будничному тону письма.
«Нет, уверяю вас, Сахалин нужен и интересен, и нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес в обществе. Я же лично еду за пустяками».
Поездка на Сахалин была по тем временам самым настоящим путешествием, утомительным и далеко не безопасным. Великой Сибирской железной дороги еще не было. От Тюмени нужно было ехать в тарантасе четыре тысячи верст. Антон Павлович хорошо знал, что его ждут и дорожная грязь, и разливы могучих сибирских рек, и жестокая тряска, и множество других неприятностей, тяжелых и для вполне здорового человека. А у него к этому моменту уже обострилось кровохарканье, которое он скрывал от родных.
Намерение Антона Павловича всем казалось непонятным. Его спрашивали о причинах поездки, писали ему недоумённые письма. Чехов отшучивался, стремился представить поездку легкомысленной, просто желанием «встряхнуться», а когда уж очень приставали с расспросами, то он делал серьёзный вид: он хочет написать научный труд, диссертацию о Сахалине и тем самым хоть отчасти заплатить свой долг медицине – своей «законной жене», которой он изменил для литературы, – своей «любовницы».
Но мотивы лежали гораздо глубже. «Поездка – это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный, а для меня это необходимо, так как я... стал уже лениться. Надо себя дрессировать», – отвечает он Суворину на вопрос: зачем ехать на Сахалин, который никому не нужен и не интересен. И самое главное: Чехов не любил нытиков, хлюпиков, а слово «скука» означает для него тоску, связанную с отсутствием «общей цели». И он даёт гневную отповедь Суворину: «...Вы пишете, что Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен. Будто бы это верно?.. Не дальше, как 25–30 лет назад, наши же русские люди, исследуя Сахалин, совершали изумительные подвиги, за которые можно боготворить человека, а нам это не нужно, мы не знаем, что это за люди, и только сидим в четырёх стенах и жалуемся на то, что бог дурно создал человека. Сахалин – это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. Работавшие около него и на нем решали страшные, ответственные задачи...
...Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, размножали преступников и всё это сваливали на тюремных красноносых смотрителей... виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, это неинтересно".
И Антон Павлович как бы спохватывается: не звучит ли все это претенциозно, не получается ли что-то вроде декларации, провозвещающей великие результаты его поездки? И он возвращается к первоначальному скромно-будничному тону письма.
«Нет, уверяю вас, Сахалин нужен и интересен, и нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес в обществе. Я же лично еду за пустяками».
Чехову необходим Сахалин, он хочет вырваться из того «мещанского счастья», которое поглощает его всё больше. И едет он не в благополучную Европу, отдохнуть и развеяться, а в самый дальний уголок своей Родины.
В апреле 1890 года родные и знакомые проводили Чехова в Ярославль. Там он сел на пароход до Казани, оттуда – по Каме до Перми, затем по железной дороге до Тюмени и «тарантасиком» по Сибири. Условия передвижения ужасные. Весна поздняя, «страшенный холодище», буйный разлив сибирских рек, столкновение с другими тройками, дикий произвол, хамство чиновников и – буйная красота Амура, простые русские люди. «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!»
Почти 80 дней добирался Чехов до Сахалина. Провёл там три месяца – иначе, по условиям навигации, ему пришлось бы задержаться на Сахалине на целый год – и произвёл невероятную по объёму и значимости работу. «Кстати сказать, я имел терпение сделать перепись всего Сахалинского населения. Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым; употреблял я при переписи карточную систему, и мною уже записано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев. Другими словами, на Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной. Особенно удалась мне перепись детей, на которую я возлагаю не мало надежд».
Колонии на Сахалине были в конце XIXвека делом малоизученным (территория острова стала частью Российской империи только в 1875 году), оттуда поступала информация, которая часто не отражала реального положения дел. Население острова состояло из каторжных, поселенцев, крестьян из ссыльных, людей свободного состояния. Каторжные делились на разряды: исправляющиеся, испытуемые, долгосрочные, бессрочные. На 1 января 1890 года на Сахалине числилось 5905 каторжных. Срок – от 12 лет (краткосрочные) до бессрочных. Они жили кто в тюрьме, кто в избах, вне тюрьмы. Чем занимались каторжные на острове? Добывали уголь, корчевали лес, осушали болота, строили, ловили рыбу, использовались на сельскохозяйственных работах. В начале каторги, а потом при освоении новых мест, они сами строили тюрьмы. Дороги, поселения, поля, огороды – всё далось трудом тысяч людей в дождь, мороз, холод. Каторжные работы – строительные и хозяйственные – барон Корф назвал в своем «Описании» «не тягостными». Чехов определил их иначе: тяжкие, нелёгкие, напряжённые, мучительные.
Чехов переживал, что не получится полностью изучить остров и жизнь его обитателей – писателю перед путешествием не удалось добиться официального разрешения. «Вооружен только паспортом», – писал он Суворину 15 апреля 1890 года. Тот в свою очередь обеспечил писателя корреспондентским билетом от журнала «Новое время». Однако этого было недостаточно.
Вскоре после прибытия Чехов был представлен местным чиновникам – начальнику острова генералу В. О. Кононовичу и начальнику Приамурского края генерал-губернатору барону А. Н. Корфу. При первой встрече Кононович произвёл на Чехова благоприятное впечатление, однако в дальнейших очерках можно встретить ироничные замечания о начальнике – уж слишком значительной была разница между его словами и действиями, например, «отвращение к телесным наказаниям» Кононовича и увиденные писателем сцены этих наказаний на острове. Антон Павлович обнаружил на Сахалине множество «преступлений по должности», и, хотя не во всех был виноват Кононович, в 1893 году ему предложили уйти в отставку.
13 октября 1890 года Чехов отплыл с Южного Сахалина на пароходе Добровольного флота «Петербург». В Южно-Китайском море команду настиг тайфун, Цейлон показался ему «раем», а заход в Сингапур он «плохо помнил». На острове Цейлон в гостинице, где останавливался Чехов, из его номера сделали музей писателя. 5 декабря пароход причалил в Одессе, и Чехов поездом вернулся в Москву. Он привёз «экзотические фотографии», трёх мангустов, купленных на Цейлоне (одного назвал Сволочью), и – самое важное – «миллион сто тысяч воспоминаний», а также большое количество материала для книги.
В апреле 1890 года родные и знакомые проводили Чехова в Ярославль. Там он сел на пароход до Казани, оттуда – по Каме до Перми, затем по железной дороге до Тюмени и «тарантасиком» по Сибири. Условия передвижения ужасные. Весна поздняя, «страшенный холодище», буйный разлив сибирских рек, столкновение с другими тройками, дикий произвол, хамство чиновников и – буйная красота Амура, простые русские люди. «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!»
Почти 80 дней добирался Чехов до Сахалина. Провёл там три месяца – иначе, по условиям навигации, ему пришлось бы задержаться на Сахалине на целый год – и произвёл невероятную по объёму и значимости работу. «Кстати сказать, я имел терпение сделать перепись всего Сахалинского населения. Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым; употреблял я при переписи карточную систему, и мною уже записано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев. Другими словами, на Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной. Особенно удалась мне перепись детей, на которую я возлагаю не мало надежд».
Колонии на Сахалине были в конце XIXвека делом малоизученным (территория острова стала частью Российской империи только в 1875 году), оттуда поступала информация, которая часто не отражала реального положения дел. Население острова состояло из каторжных, поселенцев, крестьян из ссыльных, людей свободного состояния. Каторжные делились на разряды: исправляющиеся, испытуемые, долгосрочные, бессрочные. На 1 января 1890 года на Сахалине числилось 5905 каторжных. Срок – от 12 лет (краткосрочные) до бессрочных. Они жили кто в тюрьме, кто в избах, вне тюрьмы. Чем занимались каторжные на острове? Добывали уголь, корчевали лес, осушали болота, строили, ловили рыбу, использовались на сельскохозяйственных работах. В начале каторги, а потом при освоении новых мест, они сами строили тюрьмы. Дороги, поселения, поля, огороды – всё далось трудом тысяч людей в дождь, мороз, холод. Каторжные работы – строительные и хозяйственные – барон Корф назвал в своем «Описании» «не тягостными». Чехов определил их иначе: тяжкие, нелёгкие, напряжённые, мучительные.
Чехов переживал, что не получится полностью изучить остров и жизнь его обитателей – писателю перед путешествием не удалось добиться официального разрешения. «Вооружен только паспортом», – писал он Суворину 15 апреля 1890 года. Тот в свою очередь обеспечил писателя корреспондентским билетом от журнала «Новое время». Однако этого было недостаточно.
Вскоре после прибытия Чехов был представлен местным чиновникам – начальнику острова генералу В. О. Кононовичу и начальнику Приамурского края генерал-губернатору барону А. Н. Корфу. При первой встрече Кононович произвёл на Чехова благоприятное впечатление, однако в дальнейших очерках можно встретить ироничные замечания о начальнике – уж слишком значительной была разница между его словами и действиями, например, «отвращение к телесным наказаниям» Кононовича и увиденные писателем сцены этих наказаний на острове. Антон Павлович обнаружил на Сахалине множество «преступлений по должности», и, хотя не во всех был виноват Кононович, в 1893 году ему предложили уйти в отставку.
13 октября 1890 года Чехов отплыл с Южного Сахалина на пароходе Добровольного флота «Петербург». В Южно-Китайском море команду настиг тайфун, Цейлон показался ему «раем», а заход в Сингапур он «плохо помнил». На острове Цейлон в гостинице, где останавливался Чехов, из его номера сделали музей писателя. 5 декабря пароход причалил в Одессе, и Чехов поездом вернулся в Москву. Он привёз «экзотические фотографии», трёх мангустов, купленных на Цейлоне (одного назвал Сволочью), и – самое важное – «миллион сто тысяч воспоминаний», а также большое количество материала для книги.
Структуру книги очерков «Остров Сахалин» писатель начал разрабатывать ещё до поездки, а на всю работу ушло около двух лет. После публикации книги «Остров Сахалин» колониями заинтересовались Министерство юстиции и Главное тюремное управление, которые отправили на остров своих представителей. Они назвали «положение дел» на Сахалине «неудовлетворительным во всех отношениях». Был проведён ряд частных реформ: отменены телесные наказания для женщин, изменён закон о браках ссыльных, увеличена сумма на содержание детских приютов, отменена вечная ссылка и пожизненная каторга.
Для Чехова путешествие стало периодом «возмужалости» и новым этапом в жизни. О Сахалине Антон Павлович написал совсем немного, но, как он позже отмечал, «а ведь кажется – всё просахалинено».
После смерти писателя в его бумагах был найден указ о даровании потомственного дворянства, подписанный лично императором Николаем II в 1899 году. Пьесы и рассказы Чехова любили в царской семье, однако главный вклад писателя – попытка привлечь внимание властей к положению дел на Сахалине. По приезде Чехов развил бурную деятельность. Он начал сбор книг для сахалинских школ, передал всю составленную им картотеку каторжан для изучения правительством, требовал создать школы, больницы, провести проверки и наладить регулярное пароходство. Примечательно, что никто из близких Антона Павловича даже не знал о его дворянстве. Смеясь, Чехов называл себя отставным сверхштатным младшим медицинским чиновником.
Однако здоровье писателя сильно пошатнулось после пребывания в таких нечеловеческих условиях, и уже в марте Чехову приходится ехать за границу: на отдых и лечение. Это уже совсем не та поездка, что состоялась год назад: Вена, Венеция, Флоренция, Рим, Париж. По возвращении он сразу садится за «Остров Сахалин», который выйдет частями в журнале «Русская мысль» в 1893 году и отдельным изданием – в 1895.
Для Чехова путешествие стало периодом «возмужалости» и новым этапом в жизни. О Сахалине Антон Павлович написал совсем немного, но, как он позже отмечал, «а ведь кажется – всё просахалинено».
После смерти писателя в его бумагах был найден указ о даровании потомственного дворянства, подписанный лично императором Николаем II в 1899 году. Пьесы и рассказы Чехова любили в царской семье, однако главный вклад писателя – попытка привлечь внимание властей к положению дел на Сахалине. По приезде Чехов развил бурную деятельность. Он начал сбор книг для сахалинских школ, передал всю составленную им картотеку каторжан для изучения правительством, требовал создать школы, больницы, провести проверки и наладить регулярное пароходство. Примечательно, что никто из близких Антона Павловича даже не знал о его дворянстве. Смеясь, Чехов называл себя отставным сверхштатным младшим медицинским чиновником.
Однако здоровье писателя сильно пошатнулось после пребывания в таких нечеловеческих условиях, и уже в марте Чехову приходится ехать за границу: на отдых и лечение. Это уже совсем не та поездка, что состоялась год назад: Вена, Венеция, Флоренция, Рим, Париж. По возвращении он сразу садится за «Остров Сахалин», который выйдет частями в журнале «Русская мысль» в 1893 году и отдельным изданием – в 1895.
